Свидание в Самарре - Джон О`Хара

— Нет, не из нашей. Наши, наверное, и рады были бы, но ты выбрал эту певицу.

— Какую певицу?

— Элен Хольман. Она поет в «Дилижансе».

— О господи, оказывается, дело еще хуже, чем я предполагал. Надо будет послать ей цветы. А мне казалось, что это была Фрэнни. Я помню, что разговаривал с ней.

— Фрэнни была в «Дилижансе», но ты с ней не танцевал, — объяснила Ирма. — У нее и своих неприятностей хватает.

— До свидания, — сказал Джулиан.

— Всего хорошего, — отозвалась она.

Он пошел дальше, терзаясь тем, что вел себя крайне глупо и что Ирма не поверила ни единому слову его надуманного объяснения: он, мол, удалился с Элен, потому что почувствовал себя плохо. Но он знал одно: что бы он ни натворил, Ирма на его стороне. Ему всегда нравилась Ирма. Она была самой хорошенькой в школе, и в те дни, когда он еще был совсем мальчишкой и хороводился с Бутчем Дорфлингером, Картером Дейвисом и другими ребятами, она уже стала взрослой. Она преподавала в воскресной школе и не ябедничала на него, когда он пропускал занятия ради бейсбола. Хорошо бы рассказать ей про все свои беды, подумал он, чувствуя, что если есть на свете хоть один человек, с кем можно было бы поделиться, так это Ирма. Но она была миссис Лют Флиглер, женой одного из его служащих. Этого не следует забывать, сказал он себе.

На лифте он поднялся в контору Гарри Райли.

— Здравствуй, Бетти. Босс у себя?

В конторе у Гарри Бетти Фенстермахер исполняла обязанности стенографистки и сидела на коммутаторе. Она была в близких отношениях с Джулианом и еще, по крайней мере, с десятком его приятелей в те годы, когда им всем было по девятнадцать — двадцать лет.

— Привет, Джу, — отозвалась она. — Да, он здесь. Ты что, не слышишь его голоса? Собирается в отъезд, можно подумать, будто он сроду не уезжал. Доложить, что ты пришел?

— Да, пожалуй, лучше доложить. Куда он едет?

— В Нью-Йорк, — ответила она и, нажав кнопку, сказала: — Мистер Инглиш хочет видеть мистера Райли. Можно ему войти?

В эту минуту в дверях в пальто и шляпе и с саквояжем в руке появился Гарри.

— Я вернусь самое позднее ко вторнику, — говорил он. — Позвоните миссис Горман и скажите ей, что я успел на поезд. — Он повернул голову, и впервые Джулиан мог полюбоваться синяком, украшавшим — лучше слова не подыскать — физиономию Гарри. Лед, по-видимому, ударил его по скуле, и под глазом набухло сине-черно-красное пятно. — А, это ты, — сказал Гарри.

— Да, я думал, что могу прийти…

— Послушай, у меня нет ни минуты. Я должен успеть на десять двадцать пять, а осталось минуты четыре. Я вернусь на следующей неделе.

И он выбежал из комнаты. Джулиан решил было поехать с ним на станцию, но потом отказался от этой идеи. Что можно объяснить человеку, у которого осталось до поезда четыре минуты? Погруженный в собственные мысли, Джулиан краем уха услышал, как Бетти Фенстермахер по собственному почину позвонила на станцию и попросила задержать поезд, и, когда она закончила разговор, спросил:

— А что случилось?

— Не знаю. Я слышала только, он разорялся насчет слияния железных дорог. Можно подумать, что это слияние — его рук дело, такой здесь с утра стоял крик и шум. Говорят, это ты, Джу, подбил ему глаз. А что он себе позволил? Лез к твоей жене, что ли?

— Нет. До свиданья, милая, — попрощался он.

Обычно он задерживался пошутить с Бетти, которой можно было сказать что угодно, и она не обижалась, но сейчас он еще не пришел в себя от оказанного ему Гарри прохладного приема. Не похоже на Гарри.

Идя обратно к машине, Джулиан вспомнил, что слышал разговор о слиянии нью-йоркской центральной дороги, Чезапик — Огайо, Никел — Плейт, Балтимор — Огайо, и пенсильванской дороги, а такое слияние, несомненно, не могло не отразиться на капитале Гарри Райли. У Гарри были большие вложения в открытые разработки угля в Виргинии и Западной Виргинии. Но Гарри умел и здорово врать. Он мог воспользоваться этим слиянием как предлогом, чтобы сбежать из Гиббсвилла, пока его синяк не побледнеет. Хорошо бы узнать, действительно ли идет слияние. Не для того, чтобы что-нибудь предпринять, а просто из любопытства, которого не утрачивает до конца тот, кто хоть раз играл на бирже. Приятно заиметь секретную информацию, можно было бы рискнуть сотней-другой. Нет, подумал он, не будет он этого делать. Насколько ему известно, никакого слияния не предстоит. Гарри Райли как был, так и остался жуликом: притворяется, будто уезжает из города по делам.

По дороге в гараж Джулиан не мог думать ни о чем другом, кроме того, что произошло нынче утром и никак не имело целью разозлить его, а именно: об отъезде Гарри Райли, который уехал при наличии вполне законной причины, что не даст возможности людям строить догадки, почему его не будет сегодня на вечере. Принимая во внимание создавшееся положение, это совсем недурно… И еще одна удача: обошлось без штрафа за стоянку в неположенном месте. Но в эту секунду разорвалась цепь на колесе, и весь остаток пути до гаража он ехал, стуча обрывком цепи о заднее крыло: цок-цок-цок.

У входа в гараж он погудел в рожок, но прошло целых две минуты прежде, чем Уилли, мойщик машин и помощник механика, распахнул ворота. Джулиан уже раз пятьдесят, по крайней мере, предупреждал, чтобы людей не держали у ворот, и приготовился было выругать Уилли, как тот прокричал:

— Счастливого рождества вам, босс. Как с вами обошелся Санта Клаус?

— Да-да, — пробормотал в ответ Джулиан.

— Спасибо за подарок, — продолжал Уилли, который получил к рождеству недельное жалованье. — Эти пятнадцать долларов пришлись очень кстати. — Уилли закрывал ворота и кричал, заглушая вхолостую работающий мотор и стук механиков наверху. — Я сказал своей жене…

— На заднем правом порвалась цепь, — перебил его Джулиан. — Почини.

— Что? А где это случилось?

— Здесь, на Двенадцатой улице.

— Смотри-ка, сколько продержалась. Больше, чем я думал. Помните, я еще в среду сказал, что нужно поправить цепи?

— Ага. — Джулиан вынужден был признать, что Уилли действительно предупреждал его. Он прошел в контору, которая находилась в глубине демонстрационного зала на первом этаже. — Доброе утро, Мэри, — поздоровался он.

— Доброе утро, — отозвалась его секретарша Мэри Клайн.

— Как дела?

— Сравнительно тихо, — ответила она, поправляя очки.

— Хорошо провели рождество?

Неплохо, по-моему. Даже мама спустилась вниз, но веселиться оказалось ей не под силу. В четверть шестого у нее начался очередной приступ, и нам пришлось вызвать доктора Мэллоя.

— Надеюсь, ничего серьезного? — спросил Джулиан.

— Как будто ничего. Доктор Мэллой сказал, что все в порядке, но эти врачи, они не всегда говорят правду. Я хочу повезти ее в Филадельфию показать специалисту, но мы боимся сказать доктору Мэллою. Вы же его знаете. Если ему сказать, он заявит: прекрасно, ищите себе другого врача, а мы ему уже много должны. Мы лезем из кожи вон, но нет и надежды, что брат получит работу, хотя он ищет повсюду. Он, разумеется, ничего не требует, да и у мамы есть кое-какие сбережения, но мне приходится и дом содержать, и выплачивать заем и страховку, а еда снова так подорожала, господи боже мой.

В утреннем перечислении Мэри всех ее горестей было одно достоинство: ее можно было прервать в любом месте, и она на это не обижалась. «У всех свои беды», — заметил он. Он говорил это, по меньшей мере, три раза в неделю, с тех пор как Мэри поступила к нему на работу, и всякий раз Мэри соглашалась с таким энтузиазмом, будто он высказал новую блестящую идею.

— И я так думаю, — сказала она. — По дороге на работу я прочла в газете о человеке, который раньше писал юморески для «Инкуайрера», Эйб Мартин, он умер где-то на Западе. Я думала, он из Филадельфии, а там говорится, что из Индианы. Из города Индианаполиса, по-моему. Так вот жил человек…

— Здравствуй, Джулиан.

Это был Лют Флиглер. Мэри тотчас замолчала. Она недолюбливала Люта, потому что он однажды прямо в лицо сказал ей, что она самая большая болтунья от города Акрон в штате Огайо до Гиббсвилла.

— Здравствуй, Лют, — отозвался Джулиан, читая письмо от агента по продаже «кадиллаков» в другой части штата, который во время недели автовыставки собирался устроить вечер с развлечениями. — Хочешь побывать там? — спросил он Люта, перебросив ему письмо.

— Нет, — быстро пробежав письмо, отказался Лют. — Послушай, — сказал он и сел, положив ноги на стол Джулиана, — нам следует пожаловаться на мистера О'Бьюика.

— Опять он этим занимается? — спросил Джулиан.

О'Бьюиком они звали Лэрри О'Дауда, одного из агентов фирмы «Бьюик» в Гиббсвилле.

— Занимается? — переспросил Лют. — Я расскажу тебе, что произошло сегодня утром. Я отправился нынче в похоронное бюро к Пэту Килти. В прошлом месяце я раза два водил его в ресторан, и он уже был готов раскошелиться. Ему нужен семиместный закрытый автомобиль, который мог бы служить и семейной машиной, и похоронным катафалком. Или, верней, был нужен. Во всяком случае, я рассуждал так: сегодня такой день, когда старик вряд ли меня ждет, и может, поэтому мне и удастся уговорить его подписать купчую. И платит он наличными, Джулиан. Так вот, поехал я к нему, вошел в контору и начал балагурить — он это любит. Говорит, чувствует себя тогда молодым. Но замечаю, что он что-то куксится, поэтому в конце концов сдался и спросил, в чем дело. А он мне отвечает: